Каждому поколению людей выпадает своя доля испытаний, будь то войны, революции, экономические кризисы, природные катаклизмы, пандемии или голод. В экстремальных условиях огромное значение имеет способность индивида оставаться человеком, проявлять гуманизм и милосердие. К сожалению, последнее, одно из «самых трогательных слов» родного языка [1], постепенно ушло из нашего лексикона.

Об этих лучших человеческих качествах вспоминается в связи с историей «голода 1921 года» (или «голода в Поволжье»). И то, и другое определение не совсем точно отражают географические и хронологические рамки события: бедствие в его крайних проявлениях охватило не только Поволжье, но и Южный Урал, Армению и Азербайджан, юг Украины и Крым, часть Казахстана и Западной Сибири [2]. По данным специалистов, в тяжелейшем положении оказались от 22 до 30 млн человек [3]. Кроме того, острый недостаток продуктов питания ощущало население всей страны. При таких масштабах и общей экономической ситуации за один год справиться с голодом было невозможно. 

Карта губерний и областей, постигнутых неурожаем РСФСР. «Помоги голодающему!»
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.1

Определенный опыт оказания помощи районам, пострадавшим от природных катаклизмов, в предшествующий период в России имелся. Территории Саратовской, Самарской губерний, Башкирии и Оренбуржья периодически страдали от засух, к примеру, в 1891, 1899 или 1911 годах, и тогда жители империи, в том числе Дальнего Востока, участвовали в оказании материальной поддержки населению. Но ситуация 1921–1922 гг. по своим характеристикам была исключительной. Конечно же, «отчаянное», по определению В.И. Ленина, разорение постигло страну не внезапно. Первая мировая и Гражданская войны, радикальные политические и экономические преобразования, общее падение уровня жизни населения в сочетании с изменениями климата привели к ужасающим последствиям. В полуголодной истерзанной стране у оказавшейся в катастрофическом положении части населения было немного шансов на выживание. При разрухе железнодорожного и водного транспортов и повсеместном отсутствии дополнительных запасов хлеба его не могло спасти даже бегство из голодающих губерний. 

Вспоминая через столетие об этих событиях родной истории, не хочется дискутировать о точности статистики потерь или описывать муки человеческие. Не имеет смысла сравнение физических или стоимостных величин вклада отдельных участников движения помощи, поскольку их исходные возможности несопоставимы. Цель данной публикации — перед лицом новых проблем глобального уровня вспомнить о тех людях, которым в сложнейшей экономической и политической ситуации удалось организовать помощь голодающим. По велению сердца взять на себя и достойно исполнить миссию милосердия. 

Ф. Нансен, председатель Международного комитета помощи детям. Январь 1922 г. 
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.21

Как только проявились первые признаки надвигающейся беды, советская власть начала принимать возможные меры по ее преодолению. 12 июля 1921 г. правительство обратилось с воззванием ко всему населению России об оказании всемерной помощи голодающим [4]. 18 июля 1921 г. при ВЦИК РСФСР была создана Центральная комиссия помощи голодающим (ЦК Помгол) под председательством М.И. Калинина [5,6]. К работе, несмотря на политическое неприятие советского государства, подключились благотворительные международные организации. Инициатор движения, известный исследователь Севера и общественный деятель Ф. Нансен, всеми мерами продвигал идею оказания международной помощи, свободной от условий политического или коммерческого характера [7]. Но даже при его авторитете и неистощимой энергии, твердости и настойчивости, первый поезд с продовольствием в Советскую Россию отправился только в октябре 1921 г. 

В числе откликнувшихся на гуманитарную катастрофу были жители самой восточной российской территории — Дальнего Востока. К этой теме нечасто, но обращались исследователи, в большинстве своем или подчеркивая факт участия всех слоев населения в поддержке голодающих Советской России, или выделяя вклад жителей Харбина, считая всех их русскими эмигрантами [8, 9]. Бедность и фрагментарность использованных авторами источников, методологические подходы недавнего прошлого не позволили в полной мере проследить последовательность событий, многие факты и сюжеты до сих пор остаются спорными или неясными. Досадно, что при обилии общих фраз о деятельности общественности, партийных и профсоюзных организаций, в рассуждениях об абстрактном населении практически отсутствуют конкретные люди, взвалившие на себя столь тяжкую ношу. Известные нам исследователи в большинстве опирались на публикации в периодической печати, прежде всего в двух номерах журнала «Голод» за январь и февраль 1922 г. [10]. Издание появилось по инициативе представителей либерально-демократической общественности г. Владивостока, связанных с издательством «Товарищество "Свободная Россия"». Редакционный коллектив, в котором большинство составляли университетские профессора, юристы, предприниматели, возглавил присяжный поверенный В.В. Аммосов. Содержание журнала показывает, что создатели стремились сделать его ежемесячным рупором дела помощи голодающим на всем Дальнем Востоке. К сожалению, политическая и экономическая ситуация в городе весной 1922 г. помешала реализации этого начинания. В настоящее время имеется возможность расширить круг источников за счет материалов делопроизводства, сохранившихся в фондах Российского государственного исторического архива Дальнего Востока (РГИА ДВ).

В борьбе с голодом советская власть делала ставку на Сибирь и считала в 1920–1921 гг. этот регион важнейшим источником продовольствия для страны [11]. При этом значительная часть Восточной Сибири находилась в составе «буферного», хоть и просоветского, государства — Дальневосточной Республики. Выпавшие из обычного ритма хозяйственной жизни и обессиленные затянувшимся гражданским противостоянием восточные территории не обладали большими ресурсами для оказания помощи, а местами сами нуждались в ней. Как вспоминал премьер-министр республики Н.М. Никифоров, «разоренные промышленность и сельское хозяйство только что начали восстанавливаться, и поэтому 1921 год был для ДВР особенно тяжелым» [12].

В Приморской области, формально считавшейся частью ДВР, продолжались Гражданская война и интервенция. В мае 1921 г. край оказался под властью антибольшевистского правительства братьев Меркуловых, на смену которому летом 1922 г. пришла диктатура М.К. Дитерихса. Естественно, что в такой политической ситуации трудно ожидать проявлений особой активности населения в оказании помощи «власти комиссаров». Военные действия, значительный приток в регион белых воинских частей, армий казачьих атаманов и беженцев из Советской России кардинально изменили демографическую картину региона. Исследователи насчитывают в это время в Приморье до 200 тыс. человек внутренних мигрантов, практически на 70 % увеличивших количество жителей. Недостаток производительного населения в сельской местности, политическая и экономическая разруха привели к напряженной ситуации с продовольствием, вплоть до введения во Владивостоке карточной системы [13]. Конечно же, экономическое положение Приморья в 1921–1922 гг. несравнимо с ситуацией в Поволжье, но и здесь постоянно ощущалась угроза голода. 

Когда в июле 1921 г. в ДВР стала поступать информация о трагедии в Поволжье, первыми вопрос об оказании помощи поставили Объединенный союз забайкальских кооператоров и дальневосточная контора Центросоюза, всероссийской кооперативной организации, созданной в 1917 г. В 1921 г. Центросоюз, как член Международного кооперативного альянса, заключил ряд контрактов на поставку товаров и продовольствия в Советскую Россию [14]. Отделения этой организации действовали в Харбине и на пограничной станции «Маньчжурия». Сотрудники Центросоюза организовали доставку индивидуальных продуктовых посылок и денег, а затем взяли на себя таможенное оформление, составление транспортных накладных и передачу продовольственных маршрутов с КВЖД на Читинскую дорогу.

К. Лукс и большая группа лиц у вагона. Маршрутный поезд Маньчжурского общественного комитета помощи голодающим России. г. Маньчжурия
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.73

Вскоре в Чите появились общественные комиссии и комитеты помощи при Дальневосточном совете профессиональных союзов (ДВСПС) и Далькомнарсвязи, а затем они стали возникать повсеместно в областях при профессиональных, конфессиональных, национальных и иных общественных организациях и союзах. Лозунгами массовых собраний были: «В единении — сила!», «Все на борьбу с царем — голодом!», «Долой все партийные группировки, вносящие рознь в среду трудящихся!» и т.д. [15]. Естественно, и политические и местнические настроения (помогаем только своим!), и материальные и физические возможности участников дела помощи были неравнозначны. Для успешной повседневной деятельности, а не разовой кампании, было необходимо объединение сил и четко продекларированная аполитичность. Работникам комитетов предстояло забыть обо всем, кроме страданий людей. Управленческой структурой, «обладавшей технической и административной возможностью» оказывать помощь, стал Центральный Дальневосточный комитет общественных организаций помощи голодающим Советской России (далее — ЦДВК), первоначально возникший как объединенный профсоюзный комитет в г. Чите [16]. В его состав вошли профсоюзы, кооперация, торгово-промышленные палаты, городские самоуправления, представители правительства ДВР, областных управлений, Дальбюро РКПб, Дальбюро партии эсеров, Дальцентра РСДРП, национальных и молодежных организаций и др.

21 августа 1921 г. президиум ЦДВК обратился ко всем честным гражданам Дальнего Востока, включая зарубежье, с призывом забыть о политических разногласиях и создавать комитеты помощи. В воззвании подчеркивалось, что «перед этим бедствием должны смолкнуть споры политической борьбы и отголоски гражданской войны. Руки голодающих детей и стариков с берегов Волги и Урала протянуты нам за хлебом и помощью, и убийцей будет тот, кто в этот страшный для них час приближающейся голодной смерти вложит в эти руки камень и яд своих старых обид и политических разногласий» [17]. Факт создания комитета Помгола юридически был закреплен в постановлении правительства ДВР от 29 августа 1921 г. [18]. 

Карл Янович Лукс, 1923 г.
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 1.1

Центральный Комитет возглавил удивительный человек, революционер со стажем и большим опытом общественной, кооперативной и военной деятельности, министр по делам национальностей ДВР Карл Янович Лукс (1888–1932). В числе первых узнав о постигшем страну бедствии, он начал прорабатывать с местными кооперативными организациями вопрос об оказании помощи. Ему удалось вовлечь в состав ЦДВК большинство общественных (в широком смысле) организаций ДВР, вплоть до представителей православной церкви (Приходского совета и Забайкальского епископа). И хотя Лукс опасался, что «из такой мешанины ничего не выйдет», но «дело наладилось, ведь мы собрались помочь голодающим, а не обсуждать действия правительства РСФСР» [19]. Его помощниками были заместители А.С. Медведев, А.А. Воронин, члены президиума комитета Сомов, А.Л. Цейтлин, А.Г. Степанов, И.Г. Самодуров, И.А. Ворожцов, С.Я. Гольдштейн, П.Н. Данбинов, Холмская, Зимина и др. 

ЦДВК работал, координируя действия со Всероссийской Центральной комиссией помощи голодающим, определившей дальневосточникам «в опеку» Самарскую губернию, в частности, Бузулукский уезд [20]. Структурные связи обеспечивали Сибирский комитет помощи голодающим в Новониколаевске (Новосибирске), Самарский губернский и уездные комитеты Помгола.

Правительство ДВР со своей стороны приняло в декабре 1921 г. ряд мер по поддержке дела помощи голодающим. Были установлены временные сборы с билетов на культурно-зрелищные мероприятия, с промысловых и торгово-промышленных предприятий, с телефонов, телеграмм и почтовых карточек, с пассажирских билетов и отправляемых грузов и др. Полученные средства перечислялись на депозиты ЦДВК в Госбанке [21]. 

В Читу, в адрес центрального регионального комитета стали поступать добровольные натуральные пожертвования, отчисления с заработка рабочих и военнослужащих, индивидуальные посылки. Здесь все дары концентрировались, а затем отправлялись по железной дороге в Поволжье. Председателю комитета и его помощникам приходилось много ездить, агитировать за создание местных организаций, нарабатывать связи. 

К концу осени 1921 г. в Забайкалье и Прибайкалье, в Амурской, Приамурской и Приморской областях, в Бурятии и зоне КВЖД были созданы и начали работу местные комитеты помощи голодающим. Повсеместно они возникли по инициативе профессиональных организаций, но в дальнейшем, в целях широкого охвата населения и получения реальных доходов, комитеты приобретали статус общественных. 

Так, в начале сентября 1921 г. по инициативе Амурского областного совета профсоюзов, поддержанной областным Народным собранием, начал работу Амурский областной комитет помощи под руководством В.М. Абрамова. В его состав вошли представители 25 профсоюзных организаций. 21 сентября он был преобразован в Амурский областной комитет общественных организаций помощи голодающим Советской России. Первый председатель Амурского комитета общественных организаций П.Т. Чудинов в январе 1922 г. телеграфировал в Читу об отправке на дело помощи 5 тыс. золотых рублей [22]. В области были образованы 49 уездных (Свободненский, Зейский) и волостных (Екатерино-Никольский, Албазинский, Константиновский, Облучьенский, Пашковский, Раддевский, Завитинский и др.) комитетов. В агитационных целях комитет издавал журнал «На помощь Поволжью». Однако преимущественно крестьянский состав разбросанного на огромной территории населения и его слабые экономические возможности отразились на результатах помощи. Жители могли поделиться в основном натуральными продуктами своих хозяйств, но не хлебом, который и ранее ввозился в значительных объемах в область из Маньчжурии. Сложные природные условия и отсутствие средств связи препятствовали распространению информации о голоде в Советской России. Инструктор Амурского комитета В. Васильев, в ответ на высказанный упрек жителям Михайло-Семеновской, Надеждинской и Венцелевской волостей в малой активности в деле помощи, получил простое объяснение: крестьяне «о комитетах не знали, а если б и знали, то помочь нечем» [23]. 

В Приамурской области, недавно образованной в составе ДВР из части территории Приморской, Амурской и Сахалинской областей, 15 сентября 1921 г. был создан комитет помощи голодающим под руководством Думкина и казначея Н.И. Бутинского. В юго-западной части дальневосточного региона начали работу Забайкальский, Прибайкальский (председатель П.П. Постышев) и Бурят-Монгольский центральный (председатель А.П. Матханов) комитеты Помгола.

Группа активных работников Бурят-Монгольского комитета помощи голодающим Дальнего Востока
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.17

Несколько сложнее процесс организации помощи голодающим Советской России шел в Приморской области. Реально собирали помощь профессиональные сообщества, такие как союз металлистов и союз грузчиков, действовавшие зачастую в нелегальных условиях. При этом с инициативой создания комитета выступила Приморская областная земская управа, проведя 12 августа 1921 г. собрание представителей органов управления и общественных организаций [24]. Был образован временный исполнительный орган (бюро), призванный максимально расширить состав участников. В него вошли: от Всероссийского союза городов — А.А. Евсеев, от городской думы — военный инженер, полковник Е.Г. Геруцкий, по личной инициативе — присяжный поверенный В.В. Аммосов, от кооперации — Р.Ф. Шуранов, от союза мелких предпринимателей — П.А. Шошин, от земского областного управления — Н.Н. Салтыков, от местного отделения Российского общества Красного Креста — К.А. Высоцкий, уполномоченный Дальцентросоюза — А.А. Горсткин и от совета профессиональных союзов — Ф.Я. Фенюк. Опытные «думцы» охотно заседали, дискутируя об отсутствии средств и о возможных политических последствиях благотворительности в отношении Советской России. Как заявил на одном из заседаний городской думы гласный Е.Г. Геруцкий, «до тех пор, пока не будет солидной уверенности в том, что помощь действительно дойдет до голодающих, Комитетом ничего не будет послано» [25]. В агитации против помощи Советам особенно постарались издававшиеся в Китае и Приморье русские белогвардейские газеты: они настойчиво запугивали население ложными слухами о разграблении продовольственных маршрутов в Советской России [26]. Первым шагом созданного бюро стало «выпрашивание» денег у власти на организационные расходы. Правительство Меркуловых отказало в помощи сразу же, заявив, что «не уверено, что средства не попадут в руки комиссаров». С остальных членов комитета удалось собрать около 400 руб., в основном за счет личных пожертвований. Результат на порядок выше дали молниеносная лотерея (аллегри), кружечный сбор и развлекательные массовые мероприятия во Владивостоке. Практически все собранные бюро деньги пошли на командировку 2-х делегатов в Читу и Харбин, с целью набраться опыта и, главное, убедиться в адресности помощи [27]. Только после увеличения числа коллективных членов до 63 Приморский комитет общественных организаций помощи голодающим оформился организационно (7-10 октября 1921 г.). К этому времени были разработаны и утверждены необходимые для регистрации документы: положение, наказ членам и инструкция ревизионной комиссии [28]. В итоге в состав комитета вошли 73 человека, представлявших общественные организации, городское самоуправление, Приморскую областную земскую управу и обком профсоюзов. В целом, несмотря на раннюю поддержку идеи помощи голодающим соотечественникам, белое и несоциалистическое Приморье не спешило ее оказывать, не имея гарантий получения продовольствия нуждающимися. Деятельность комитета Помгола в Приморье изначально была осложнена необходимостью оказания помощи и «красным» в Советской России, и «белым» воинским частям, причем материальная поддержка последних, как правило, не вызывала особых дискуссий [29]. Проведенные Приморским комитетом Помгола массовые мероприятия позволили к концу декабря собрать 3,5 тыс. рублей для приобретения не менее 3 вагонов муки [30].

Единственной благополучной, по меркам того времени, территорией была особая, арендованная царской Россией «полоса отчуждения КВЖД», населенная в значительной степени русскими людьми. По данным Земельного отдела КВЖД, на 1 января 1921 г. в Маньчжурии проживало более 288 тыс. россиян, из них более 50 % были сосредоточены в Харбине [31]. Юридически эта территория считалась частью ДВР, но уже осенью 1920 г. российские граждане, в том числе давно здесь проживавшие, потеряли право экстерриториальности. Место их жительства получило название Особый район Восточных провинций. При этом, несмотря на сложную политическую ситуацию и в России, и в Китае, железнодорожная магистраль продолжала функционировать. В марте 1921 г. было подписано соглашение между ДВР и Северо-Восточным Китаем об открытии сообщения по КВЖД [32].

В Маньчжурии быстрыми темпами развивалось сельскохозяйственное производство, ориентированное на вывоз зерна и бобов, работали промышленные предприятия и торговые фирмы, имелись значительные запасы товаров и грузов. Здесь существовали широкие возможности приобретения необходимого продовольствия, в том числе через Американскую администрацию Гувера (ARA) [33]. Население Особого района Восточных провинций первым откликнулось на призыв о помощи. Следует еще раз подчеркнуть участие в этом Центросоюза, который при содействии особоуполномоченного правительства ДВР Э.К. Озарнина (Кистера) начал инициативную деятельность по созданию местных комитетов Помгола [34]. 

Первым, 21 августа 1921 г., был создан Харбинский Комитет общественных организаций помощи голодающим Советской России (ХКООПГ). Руководил его деятельностью глава местной еврейской общины доктор А.И. Кауфман [35]. В состав комитета первоначально вошли 6 общественных организаций, затем их число достигло 46. Харбинское отделение Центросоюза предоставило для размещения штаба комитета помещение в собственном доме. К осени богатый город смог собрать необходимые средства, и 16 октября 1921 г. в Советскую Россию, под звуки духового оркестра, отправился первый Харбинский продовольственный маршрут. В его составе значились 10 вагонов муки, 14 — зерна, 1 вагон какао и несколько вагонов с одеждой, медикаментами и средствами гигиены. Символическое для дела помощи значение этого события состояло в том, что после благополучного прибытия маршрута в Самару слухи о невозможности доставки продовольствия стали беспочвенными [36]. С этого времени председатель ХКООПГ доктор Кауфман регулярно получал денежные средства из разных мест Дальнего Востока на приобретение и отправку гуманитарных грузов. Отделения комитета были открыты на станциях Аньда, Цицикар, Фуляэрди, Чжаланьтунь, Бухэду, Хинган, Мяньдухэ, Хайлар, а также в городах Мукден, Шанхай, Тяньцзин и Дайрен [37]. На первых трех станциях осуществлялась загрузка самого востребованного продукта — зерна. 

1-й Приморский красный продмаршрут. Группа лиц на фоне вагона «Красное Приморье — Челябинским детским домам»
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.61

Поезда с гуманитарной помощью целенаправленно шли в места дислокации врачебно-питательных пунктов, в детские дома и госпитали пострадавших районов. В отчетной телеграмме начальник первого врачебно-питательного поезда ЦДВК доктор Бахромеев доложил об открытии 15 столовых в трех волостях Бирского уезда Уфимской губернии, в которых получили питание жители 30 деревень, в том числе 3 тыс. детей вотяков, черемисов и татар [38]. В ежедневный рацион ребенка входили 1 фунт хлеба и горячее питание: суп мясной и каша два раза в день. Наверное, размер помощи может сегодня кому-то показаться мизерным, однако после травы, коры деревьев и трупов животных это было настоящим спасением. В дальнейшем цифра охватываемого этим поездом населения увеличилась до 5 тыс. человек. Планировалось также расширить объем помощи до 15 тыс., включая жителей Осинского уезда Пермской губернии [39]. 

Иной вариант работы с толпами обреченных на смерть голодных людей был бы безрезультатным и просто опасным. В отчетных документах лиц, сопровождавших грузы, встречаются описания «страшных и одновременно жалких сцен» попыток неорганизованной помощи страдальцам, приходящих к поездам в надежде получить кусок хлеба [40]. Большинство базовых пунктов оказания помощи были именными, к примеру, название врачебно-питательного пункта в Бузулукском уезде и Детского коллектора в Самаре дополнялось указанием «имени ХКООПГ». Это позволяло определить и ответственных за их состояние, и узнать благотворителей. Искренне жаль, что выявленные источники не позволяют назвать все учреждения помощи и составить карту их размещения. 

В октябре 1921 г. в Харбине начал работу Центральный железнодорожный комитет помощи голодающим (ЦЖДК), созданный по инициативе управляющего КВЖД инженера Б.В. Остроумова. Руководство дороги предоставило для транспортировки помощи вагоны и подвижной состав, установив половинный тариф за перевозку до границы с ДВР. На стратегически важной станции «Маньчжурия» был создан объединенный комитет помощи голодающим Советской России. Дальше, по российским территориям, поезда с гуманитарным грузом шли бесплатно. 

Судя по опубликованным материалам, железнодорожники в январе 1922 г. отправили первый маршрутный поезд с продовольствием, а 31 мая этого же года в Уфимскую губернию пошел специальный врачебно-питательный поезд из 26 вагонов. Позднее по инициативе работников железнодорожного комитета был сформирован первый «тракторный поезд», под руководством начальника пенсионного отдела КВЖД В.Е. Сентянина. Всего Помгол КВЖД отправил голодающим советского Поволжья 5 маршрутных поездов, 2 врачебно-питательных и 1 тракторный поезд. 

Интернациональная взаимопомощь государств-соседей была нередким явлением в истории региона. Буквально за год до трагедии население ДВР собирало добровольные пожертвования для голодающего населения китайской провинции Шаньдун. Такие шаги имели не только гуманитарную, но и политическую ценность. В сборе средств для пострадавших в Советской России приняли участие Всекитайский комитет помощи голодающим в России, возглавляемый Ван Бао Чженем, Харбинский Китайский комитет помощи голодающим, Японский комитет помощи голодающим и др. Из них Всекитайский комитет собрал более 55 тыс. золотых рублей, что позволяло отправить два состава гуманитарных грузов. 

Зимой 1921/22 года, в самое тяжелое время голода, ЦДВК окончательно сделал ставку на харбинское направление доставки помощи. В конце ноября 1921 г. руководитель комитета К. Лукс прибыл в Москву на Всероссийский съезд комитетов Помгола. Предложенный вариант деятельности получил одобрение центра, и в начале следующего года Карл Янович вернулся непосредственно на КВЖД, привезя с собой информацию о масштабах бедствия и другие агитационные материалы. В областные комитеты было послано прямое указание собранные деньги отправлять в Харбинский комитет «для закупки хлебных продуктов на маньчжурском рынке» [41]. С этой же целью предписывалось «монетизировать» не подлежащие длительному хранению пожертвования, такие как овощи, картофель или свежая рыба. 

Русский Харбин стал «питательным центром», надежной опорой в деятельности ЦДВК. Крупицы помощи из разных мест сводились здесь в один маршрут, как правило, в составе 30 вагонов, на что требовалось примерно 25 тыс. рублей золотом. В процессе работы сотрудники выбирали оптимальный ассортимент отправляемых грузов, к примеру, вместо дорогих муки и пшеницы приобреталось большее количество дешевого зерна чумизы или проса. Для детских домов, пусть в небольшом количестве, обязательно закупали рекомендованные деткомиссией пшеничную муку, шоколад или какао, сахар, сгущенное молоко. В маршрутном поезде находилось место для одежды и обуви, медикаментов, индивидуальных посылок. Жители Харбина одними из первых в регионе стали отправлять с поездами Помгола посылки близким и знакомым в Украину (Харьков, Одесса), в Оренбург и Воткинск, в сопровождении уполномоченных лиц.

Голодающие дети. Группа 19 чел. на фоне избы
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.32

Об условиях движения поездов по КВЖД позволяют узнать сохранившиеся документы из фонда Владивостокской городской думы. Перелом в ее отношении к делу помощи произошел весной 1922 г. Яркая обличительная речь гласного, доктора Н. Панова, убедила присутствующих, что делом достоинства и чести, гражданским долгом каждого является спасение «главной ценности государства — его граждан». После жаркой дискуссии дума приняла постановление о незамедлительном выделении 25 тыс. золотых рублей на закупку продовольствия [42]. На эти средства в Харбине был сформирован 8-й продовольственный маршрут «имени Владивостокской Городской Думы», отправившийся в Советскую Россию 16 июня 1922 г. Местом его назначения являлся врачебно-питательный пункт в Бузулукском уезде Самарской губернии. Поезд сопровождали гласные А.А. Давыдов и Ф.К. Артемьев, их секретарем по личной инициативе стал Н. Стариков. Письма-отчеты уполномоченных свидетельствуют, с какими огромными трудностями и реальной угрозой жизни была сопряжена их поездка. Посланцы Владивостока только до Харбина добирались почти 10 дней, в условиях военных действий борющихся за власть китайских политических группировок Чжан Цзолина и У Пэйфу. Срок продвижения замедляли горящие буксы вагонов и иные технические поломки. После закупки продовольствия и формирования состава на станциях Аньда, Цицикар и Бухэду маршрутный поезд через два дня прибыл на станцию «Маньчжурия». При продвижении по советской территории приходилось опасаться нападений и разграбления вагонов местным населением [43]. Прибытие сопровождающих в пострадавшие районы оглушило размерами бедствия… И все-таки 20 июля бесценный груз был доставлен Самарскому детскому коллектору [44]. 22 августа 1922 г. на заседании Владивостокской городской думы была зачитана благодарность жителям Владивостока от Бузулукской уездной комиссии помощи голодающим за доставленное продовольствие. Остатки средств и деньги, дополнительно собранные Владивостокской епархией и Уссурийским казачеством, были направлены на закупку зерна, отправленного в количестве 5 вагонов в составе 9-го продмаршрута. 

Однако для руководителей ЦДВК и непосредственно К. Лукса контакты и с Москвой, и с Харбином нередко становились препятствием в работе. Человек цельный, умный, прирожденный лидер, он предпочитал «живое дело», занимаясь которым мог оказать реальную помощь, решить практические задачи. Наверное, главным недостатком в глазах политизированной части общественности была его аполитичность в решении деловых вопросов. Лукс сотрудничал со всеми, кто в предложенных жизнью обстоятельствах мог быть полезен. Членом РСДРП, меньшевиком он был для советских деятелей, для большевиков — «почти враг», а для остальных, особенно «несоциалистов», — «почти коммунист». Политическим противникам советской власти, как и владельцам тугих кошельков, казалась ненужной и даже опасной помощь «комиссарам». С другой стороны, взаимодействие ЦДВК с единственным местом реальной помощи — КВЖД — вызывало недовольство со стороны просоветских деятелей ДВР, требовавших занять «боевую позицию» в отношении руководства дороги. К.Я. Луксу пришлось использовать все свое умение работы с людьми, предлагая «политические разборки» оставить ярым членам партий. Сам же он целиком отдавал себя организации спасения гибнущих, прежде всего детей.

Одним из непростых вопросов в изучении результатов помощи голодающим является общее количество дальневосточных маршрутов и хронология их отправки. Исследователи «восточной ветви» эмиграции называют от 6 до 14 составов [45, 46, 47]. Известно, что шестой продмаршрут был отправлен в Советскую Россию 8 мая 1922 г. [48]. ХКООПГ продолжал свою деятельность до 1923 г. включительно. Протокол заседания Исполнительного бюро этого комитета от 9 марта 1923 г. свидетельствует, что в Советскую Россию ушли 15 маршрутов и готовился к отправке следующий [49]. В эту цифру не вошли маршруты, собранные харбинскими железнодорожниками. Учитывая, что по КВЖД шли грузы, приобретенные на средства жителей всего Дальнего Востока, в том числе эмигрантов и иностранцев, определение конкретного вклада каждой группы населения по количеству продмаршрутов не имеет смысла. Кроме того, вагоны с гуманитарными грузами отправлялись из Приамурья, Приморья и байкальских губерний в Читу, в адрес ЦДВК, где также формировались в составы. В отчетном докладе (июль 1923 г.) о работе дальневосточного Помгола на его счету значатся 33 поезда хлебопродуктов. Косвенным подтверждением того, что дальневосточники отправили более 30 железнодорожных составов с гуманитарной помощью, является сохранившаяся опись дел ЦДВК, в которой значатся папки поездов №№ 31-33 и 36 [50]. К сожалению, сами дела в фонде отсутствуют.

Урожай 1922 г., может быть, и дал какую-то возможность Советам «перевести дыхание» в борьбе с голодом, как отмечал один из зарубежных историков советского государства [51]. Формально он прав — власть и население жили надеждами на получение хорошего урожая. Однако в результате трагедии в стране в 3 раза сократились площади посевов, а убыль рабочих лошадей составила 4 млн голов. Более чем 72 тыс. крестьянских хозяйств оказались безлошадными [52]. Информация, поступавшая из России, свидетельствовала о «все растущем голоде, который не только не прекращается, но усиливается настолько, что требует неустанной не прекращающейся работы» [53]. Голодало население Урала, Курганской, Омской и Семипалатинской областей, Челябинска, Тюмени, Ишима и других городов и территорий. В тяжелом положении оказались Забайкалье и Бурятия. Поэтому на восточном направлении работа по оказанию помощи продолжалась с полной силой.

5-6 августа 1922 г. состоялся первый съезд комитетов помощи голодающим КВЖД, Приморья и Китая, в котором участвовало 42 человека [54]. Доклад о деятельности ЦДВК за прошедшее время сделал доктор А.Л. Цейтлин, призывая участников «ни в коем случае не прекращать отчисления и помощь оказывать еще один год» [55]. Находившиеся непосредственно в гуще событий активисты Помгола прекрасно понимали, что «дело не может кончиться со сбором урожая текущего года» [56]. Первостепенной задачей становилось содействие восстановлению разрушенных крестьянских хозяйств, увеличению посевных площадей и восстановлению поголовья скота в пострадавших районах. «Если дать крестьянину лошадь или плуг — он спасен, и помощи больше не потребует» — таким стал главный лозунг момента [57]. 

31 августа 1922 г. правительство ДВР внесло соответствующие дополнения в Положение о ЦДВК. Дальневосточные комитеты помощи голодающим продолжили свою работу, превращая благотворительную помощь в производительную. Из Харбина на Урал и в Поволжье отправилась сельскохозяйственная техника в составе «тракторного отряда» Дальпомгола. Работники, сопровождавшие технику, отвечали за доставку ценного груза и обучали крестьян ее использованию.

Тракторный отряд на путях. Надпись на фото: Харбинск. ЦЖДК помгол (вар.1)
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.81

Следует ещё раз подчеркнуть, что ни руководители, ни рядовые члены комитетов, ни люди, сопровождавшие поезда, в прошлом не имели опыта подобной деятельности. Они учились на ходу, на практике, оставаясь людьми в условиях «расчеловечивания» [58]. Конечно же, это не означает, что в их работе не было ошибок, что к делу помощи не могли присоединиться случайные, корыстные подлецы или равнодушные функционеры. В кадровых вопросах руководитель ЦДВК придерживался принципа «числящиеся должны быть заменены работающими» [59]. Жизнь есть жизнь, но реальный результат миссии помощи является доказательством победы здоровых сил общества, даже в условиях гражданского противостояния и экономического хаоса. 

Сложнейшим направлением в деятельности комитетов Помгола стало перемещение и устройство на новых местах беженцев, прежде всего детей. Если взрослое население, у кого хватало сил, добиралось к родным и знакомым, то лавина беспризорных детей устремилась в разные концы страны в поисках «города хлебного». Беспризорничество стало массовым явлением, бороться с которым должны были в том числе и комитеты помощи голодающим. В возвращающихся на восток маршрутных поездах организованно отправлялись оставшиеся без родителей и ослабленные дети. Их предстояло распределить в детские дома или на попечение в семьи. Причем последний вариант теоретически казался оптимальным. На практике все оказалось гораздо сложнее. Во-первых, измученных детей необходимо было лечить, подготовив специальные лечебницы и персонал. Во-вторых, согласившиеся их принимать в семьи жители воспринимали эвакуированных подростков чаще всего как дополнительные рабочие руки со всеми вытекающими последствиями. В результате определение детей в детские дома было признано более приемлемым вариантом, однако на организацию таковых необходимо было время и средства. В-третьих, при устройстве детей из районов с преимущественно тюркско-татарским населением следовало учитывать языковые и культурные особенности. Работа с искалеченными страданиями и потерей близких детьми требовала от исполнителей ежедневной заботы и внимания, особых компетенций и способностей. Естественно, найти в регионе подготовленных педагогов и психологов, знающих языки народов Поволжья, было нереально. В этом сложном деле большую помощь оказали национальные диаспоры и объединения, такие как мусульманские общества Благовещенска, Харбина, Читинский тюркско-татарский комитет Помгола под председательством А.Х. Муратаева и др. Они старались определить прибывших детей в татарские семьи, обеспечить бесплатное питание, лечение и обучение в национальных школах. Однако, взаимодействуя с ЦДВК и опираясь на его организационные и транспортные возможности, общества по-прежнему стремились оказывать помощь только «своим».

Несмотря на все сложности, дальневосточные комитеты внесли свой вклад в сохранение будущего страны. В Самаре работали Детский коллектор и детские дома Харбинского общественного комитета и Центрального Дальневосточного комитета помощи голодающим, обеспечивавших их содержание. Первый детский поезд с 364 детьми прибыл в Читу 7 февраля 1922 г. [60]. Всего в 1922 г. на Дальний Восток прибыли 3 поезда с детьми из пострадавших районов в количестве более 1800 чел., самостоятельно («самотеком») добрались ещё 700 человек [61]. Первыми принимать детей стали Забайкальская и Амурская губернии. К лету следующего года в Амурской губернии в семьи распределили до 600 детей. Приморский комитет помощи в свою очередь решился принять 300 детей. Однако по политическим причинам их доставка затормозилась в Хабаровске.

Осенью 1922 г., в связи с подготовкой реформирования системы социальной помощи, возникла необходимость в проведении ревизии работы комитетов Помгола. 21 сентября К.Я. Лукс, вместе с товарищем председателя А.А. Ворониным, секретарями Г.И. Вдовиным и Г.Я. Рабиновичем, отправился в командировку, продлившуюся до января 1923 г. Они проинспектировали деятельность уполномоченных и отрядов Дальпомгола на местах по маршруту Чита — Челябинск — Уфа — Самара. После окончания проверки Лукс поехал с отчетом в Москву, где результаты проделанной ЦДВК работы в целом получили одобрение.

25 октября 1922 г. в Приморье была восстановлена советская власть. В первый год новой эпохи в регионе продолжили работу ЦДВК, Амурский, Приморский, Приамурский, Забайкальский, Прибайкальский и Центральный Бурят-Монгольский комитеты [62]. Имеющееся в литературе утверждение о прекращении деятельности комитетов с крахом белого движения на Дальнем Востоке не соответствует действительности [63], т.к. изначально эти общественные организации старались быть вне политики. Возродившаяся в радикально настроенных массах идея организации «классовой помощи пролетариату» и реорганизации комитетов Помгола была отклонена в декабре 1922 г. решением Дальбюро ЦК РКПб как преждевременная. Правящая партия лишь взяла деятельность комитетов под свой контроль, сохранив их общественный характер. В состав ЦДВК были делегированы коммунисты В.А. Масленников и Н.М. Матвеев, представитель Дальревкома [64].

Кроме того, голод оставался частью российской действительности, с которой приходилось считаться и новой власти в Приморье. По данным ЦДВК, на 1 января 1923 г. число нуждающихся в помощи в РСФСР равнялось 8,5 млн человек [65].

В соответствии с политическими и административно-территориальными преобразованиями обновился статус и состав местных комитетов помощи. 20 ноября 1922 г. по решению губернского ревкома было провозглашено создание Приморского губернского комитета общественных организаций помощи голодающим в Советской России. С ярким обращением к населению о всемерной поддержке дела помощи выступил популярный местный политический деятель, заместитель председателя революционной власти К.Ф. Пшеницын. Организационная работа была проведена членами бывшего областного комитета помощи. В состав обновленного комитета вошли: член губревкома Н.С. Николаев (председатель), заместители А.А. Анцелевич (Союз торговых, промышленных и правительственных служащих), П.А. Шошин (торгово-промышленная палата, глава Владивостокского городского Помгола), члены М.И. Стерельни (Биржевой комитет), А.А. Давыдов (Дорбюро), С.Г. Кузнецов (Губком РКПб), П.Т. Цурюпа (казначей). В «боевом» плане на первом же заседании, в присутствии представителей 27 организаций, была озвучена задача продолжения дела помощи голодающим. В начале марта 1923 г. руководство комитетом взял в свои руки председатель губревкома Л.Н. Бельский, и 12 марта из Владивостока ушел первый «Красный продмаршрут». Речи на торжественных проводах состава на Владивостокском железнодорожном вокзале свидетельствовали о решимости власти «добить ужасные последствия голода» [66]. Восстановление движения по Уссурийской железной дороге дало возможность отправить из столицы Приморья 2 вагона, еще 3 присоединили в Никольске-Уссурийском и Спасске, но основная часть заранее закупленного зерна и лошадей пополнила состав в Забайкалье. Конечным пунктом следования поезда с гуманитарной помощью стал Челябинск. Туда же 10 мая 1923 г. отправился из Владивостока 2-й «Красный продмаршрут» [67]. 

Приморские помголовцы активно занимались распространением агитационных материалов и собственной издательской деятельностью. Кроме журналов «Горе пахаря», «Тайфун», плакатов и почтовых карточек (открыток) были изданы детские книжки-сказки местных писателей К. Гаврилова и Б. Бета. Комитетом была закуплена и бесплатно распространялась среди населения брошюра О.Д. Каменевой «Как пролетариат всех стран помогает Советской России». При Приморском комитете активно работали передвижная киногруппа, лекторская группа, специальная комиссия по сбору помощи среди иностранцев под руководством профессора ГДУ А.В. Гребенщикова. Традиционно проводились массовые мероприятия по сбору средств и подарков, в том числе с привлечением детей и молодежи.

Почтовая открытка «Помни, что на тебя ложится ответственность за каждого погибшего от голода». ИЗО Военпура
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.25

Почтовая открытка «Отказом в помощи ты обречешь их на смерть». ИЗО Военпура
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.26

В советское время появился новый, революционный способ получения дохода за счет реализации реквизированного имущества церкви. В декабре 1922 г. Морским комиссариатом и политотделом Красного флота Помголу были переданы ценности церкви Сибирского флотского экипажа в количестве 71 предмета из серебра стоимостью в 1412 руб. золотом [68]. Однако абсолютное большинство дальневосточных храмов не отличалось богатством, в результате чего в местных комитетах скопилось много книг и утвари, «не подходящей под понятие ценности», но необходимой для церковных служб. Поэтому предлагалось ее выкупить или действующей «живой» церкви, или коллекционерам в Маньчжурии. Была ли эта инициатива реализована, по сохранившимся документам выяснить не удалось [69, 70].

Еще один способ получения средств был предложен Москвой. Поскольку немалый интерес у коллекционеров разных стран вызывали потерявшие номинальную ценность почтовые марки и денежные знаки прежних правительств, особая комиссия во главе с уполномоченным Особой секции ВЦИК по филателии и бонам П.П. Станковым начала работу по их сбору и отправке в столицу [71]. Вырученные средства от «марочных пожертвований» планировалось потратить на помощь голодающим, но трудно сказать, каким образом и в каком размере они были использованы по назначению. 

Весной 1923 г. остро встала задача реэвакуации беженцев, а также устройства детей-сирот, которым некуда было возвращаться. К этому времени ярко проявились негативные стороны процесса перемещения — детей стали массово возвращать из приемных семей, привычка бывших беспризорников к свободе привела к непослушанию и бегству из приемников. Прибывшие в Приморье (с. Шкотово) подростки откровенно заявляли, что «лучше бы попрыгали в Амур» по дороге, чем попали в крестьянские семьи [72]. Перед работниками комитетов и педагогами-воспитателями стояла нелегкая задача — отогревать искалеченные детские души, исправлять, обучать и приучать детей к труду. В профессиональной рабочей среде, например, в железнодорожных депо Амурской губернии, родилась инициатива коллективной опеки над подростками. В Приморье примерами «трудовой школы» для эвакуированных детей стали детский дом при спичечной фабрике «Красный Восток» на 30 человек и приют на крупнейшем предприятии Владивостока «Дальзавод» — на 8 человек [73]. Находившиеся в них подростки получали образование, воспитание и профессиональные навыки, а также содержание, получая заработную плату за ежедневные 4 часа легкого труда на предприятии. Правда, количество таких воспитанников в тех условиях не могло быть большим. 

С течением времени комитетам Помгола работать становилось все сложнее. Власть отказалась от массового кормления голодающих и взяла курс на ликвидацию последствий голода. В апреле 1923 г. на смену «компомголам» пришли «последголы», деятельностью которых руководил ЦК Последгол ВЦИК. Главный упор был сделан на подъем сельскохозяйственного производства в пострадавших районах. Выступая на заседании Всероссийского совещания, М.И. Калинин отметил, что Последгол намерен распространять свою деятельность на всю территорию республики, оказывая помощь всем нуждающимся социальным группам: инвалидам, детям, безработным. Первостепенное значение имело «отсутствие стихийного бедствия», в стране наблюдался «обычный недостаток хлебных ресурсов» [74, 75]. Таким образом, определение «голодающие» выводилось из лексикона власти, а все ранее установленные натуральные и денежные налоги и сборы в пользу пострадавших постепенно отменялись. 

Однако ЦДВК Помгола продолжал работу по оказанию помощи голодающим, но уже преимущественно за счет собственных возможностей. Теряя прежние источники материальной поддержки, местные комитеты переходили на хозрасчет. Они должны были изыскивать «коммерческие способы» получения средств, в том числе открывая собственные предприятия [76, 77]. Поскольку советизация восточных окраин совпала с введением в стране новой экономической политики, стабильным источником доходов стала индустрия развлечений: кино, казино, лото и прочие массовые мероприятия, привлекавшие «неорганизованных» имущих обывателей. Просчитав реальную выгоду, К. Лукс обосновал перед Москвой необходимость передачи комитетам помощи монополии на кинопрокат и «всякие незапрещенные игры», которые и ранее давали до 60% всех поступлений. В Советской России эти огромные средства могли бы временно способствовать делу восстановления народного хозяйства. Он подчеркивал, что «если можно быть, когда нужно, жестоким, и это принимается как неизбежное зло, то здесь требуется, в сущности, только ясный расчет». Однако ВЦИК по этическим соображениям категорически отверг это предложение и настаивал на немедленном закрытии предприятий «по эксплуатации человеческих слабостей» [78].

В новых условиях состав ЦДВК пополнился представителями Дальревкома Ф.И. Андриановым (Наркомпрод), Карклиным (Наркомфин), В.К. Бахаревым (Наркомзем) и А.Г. Степановым-Бродским (РОКК). Партийные чиновники, принявшие решение об использовании местных ресурсов, прекрасно понимали, что в регионе «запасов, в сущности говоря, серьезных нет». По причинам международного характера исчезла возможность закупки хлеба в Маньчжурии, были затруднены любые контакты с КВЖД. Управляющий дорогой инженер Остроумов в январе 1923 г. был лишен российского гражданства и объявлен врагом народа [79]. Аналогичная судьба ожидала и других участников помголовского движения в Харбине. В сложившейся ситуации ЦДВК властью предписывалось переориентироваться на зерновые ресурсы Западной Сибири [80].

25 мая 1923 г. на заседании Дальбюро ЦК РКПб деятельность ЦДВК Помгола была признана удовлетворительной. Совокупная помощь дальневосточных комитетов к этому времени выразилась в 1,5 млн рублей, 80 % из которых поступило с КВЖД. Амурская область смогла собрать только 35 тыс., Приморье — примерно 110 тыс. Публичное подведение итогов деятельности Помгола прошло летом 1923 г. на выставке в демонстрационном зале ЦДВК в Чите. Позже ее экспонаты (диаграммы, плакаты, журналы и т.п.) были перемещены в Москву на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Однако для К.Я. Лукса и его сподвижников делом чести было продолжать помогать тем, кто нуждался. К этому времени голод стал повседневной реальностью для Забайкалья, Прибайкалья и Бурят-Монгольской автономной области. ЦДВК было принято решение оставлять для помощи голодающему населению в Дальневосточном крае от 25 до 70 % всех поступлений. 

Согласно общему отчету ЦДВК, на 1 июля 1923 г. жителями региона было собрано помощи на 923, 8 тыс. руб.; заграничные помголы, включая Харбинские и Маньчжурский, дали 1136, 7 тыс. руб. Из общей суммы отправлено в Россию продуктов, одежды, обуви, сельхозинвентаря и прочего на 1735, 4 тыс. руб. Наибольшая часть помощи была оказана населению Самарской губернии и Башкирской республики, Челябинска и Украины [81]. Приведенные цифры, бесспорно, проигрывают данным о величине американской продовольственной помощи, но главная победа, достигнутая движением, измеряется другими критериями. Позднее, оценивая достижения двух лет помголовской работы, К.Я. Лукс назовет их временем «усиленной жертвенности», прежде всего трудящихся, членов профорганизаций Дальнего Востока [82]. 

Положение комитетов осложнила начавшаяся кампания по борьбе с политическими противниками новой власти. Арестами был обескровлен Дальцентр российской социал-демократии, в том числе под репрессии попали работники комитетов помощи голодающим. Среди арестованных оказался давний друг и соратник председателя комитета И.И. Ахматов, заведовавший редакционно-издательским отделом ЦДВК. Причем, даже находясь под следствием, он продолжал готовить для печати информационные сообщения [83]. К. Луксу повезло, как он объяснил, «был еще нужен». Органы ГПУ его не арестовали, не отвлекали допросами, но требовали срочно представить письменные показания. Один за другим уехали в столицу многие бывшие надежные сподвижники, такие как Г.П. Бадарин, А.Л. Цейтлин, Резников и др. Ясно осознающий конец дела, которому посвятил столько сил, Лукс планирует уйти сам: «подготовлю все дела, чтобы мой уход не был срывом работы и уйду» [84]. В этой фразе в полной мере отразилась внутренняя сила и цельность настоящего борца, не сдававшегося перед жизненными испытаниями. 

В июле в Советскую Россию прошли последние грузы из Харбина, в основном индивидуальные посылки. Через месяц, в августе 1923 г., вопрос о ликвидации комитетов помощи голодающим был поставлен на рассмотрение Дальбюро РКПб. И хотя некоторые члены бюро были против свертывания деятельности, с предписанием Москвы коммунисты согласились. В начале сентября из числа руководителей ЦДВК, включая К.Я. Лукса, была создана «ликвидационная» комиссия. И это в то время, когда дефицит хлеба только по Дальнему Востоку оценивался примерно в 5 млн пудов. Неурожай пшеницы в Приморье привел к необходимости завоза зерна морем с юга России [85]. Поразительно, но, несмотря на боль от необходимости собственными руками уничтожать налаженное дело, бывший председатель ЦДВК провел эту работу с присущими ему ответственностью и аккуратностью.

Деятельность ликвидационной комиссии продолжалась до конца ноября 1923 г. [86]. Заботы по оказанию продовольственной помощи перешли к особой секции комитета содействия сельскому хозяйству при ВЦИК, попечение о детях было возложено на деткомиссии, общественные организации и т.п.

В одном из поздних документов К.Я. Лукс напишет, что работу в комитете помощи он завершил в ноябре 1923 г. Это утверждение справедливо в отношении ЦДВК, но помогать попавшим в трудную жизненную ситуацию после этого К. Лукс не перестал. Оставались тысячи рвущихся домой «голодобеженцев», обездоленных детей революции и войны; в трудных условиях выживали малые народы, в том числе в районах Крайнего Севера. Для настоящего человека с богатым жизненным и управленческим опытом имелось широкое поле деятельности, которая, к сожалению, трагически оборвалась в 1932 г. 

В завершение добавим еще один маленький штрих к характеристике Карла Яновича Лукса. В его архиве сохранились десятки фотографий людей, участвовавших в спасении голодающих. На некоторых из них бисерным — «луксовским» — почерком написаны фамилии и имена участников этой великой гуманитарной акции. Он же в ноябре 1923 г. составил список надежных соратников и единомышленников, заслуживших награждение памятным значком. Это организатор и руководитель детдома ЦДВК Банк Исаак Львович (Стерлитамак), председатель Приамурского губпомгола Бутинский Николай Иванович (Хабаровск), товарищ председателя ЦДВК Воронин Александр Антонович (Москва), представитель дальневосточных помголов в Москве Ворожцов Илья Александрович (Москва), председатель Амурского комитета Дриго Федор Степанович (Благовещенск), руководитель тракторного отряда Епишин Дмитрий Степанович (Менделеево), член Харбинского комитета Зарядов Алексей Михайлович, председатель Забайкальского губревкома Зарубин Иван Федорович (Чита), председатель Харбинского комитета доктор Кауфман Абрам Иосифович (Харбин), Лукс Карл Янович (ЦДВК), член деловой коллегии президиума ЦДВК Масленников Вячеслав Александрович (Чита), председатель Приморского комитета помощи Николаев Николай Степанович (Владивосток), инженер, управляющий КВЖД Остроумов Борис Васильевич (Харбин), председатель Забайкальского комитета помощи Постышев Павел Петрович (Верхнеудинск), Росцишевский Степан Александрович (Верхнеудинск), руководитель тракторного поезда Сентянин Василий Евграфович (Харбин), Сапелкин Вениамин Васильевич (ст. Маньчжурия), Тереховская Александра Давыдовна (Челябинск), Тухватуллин Гайдула Сайфулович (Челябинск), член ЦДВК доктор Цейтлин Арон Леонтьевич (Чита), член деловой коллегии президиума ЦДВК Черепенкин Иосиф Иванович (Чита). Как видим, в круговороте проблем этот умный человек и талантливый руководитель не забывал о людях, достойно исполнивших вместе с ним великую миссию милосердия. 

К. Лукс и члены Комитета помощи голодающим? (10 чел.). Советский период
Источник изображения: РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 59/1. № 2.19

Наталья Троицкая
кандидат исторических наук, заместитель директора,
Российский государственный исторический архив Дальнего Востока

[1] Рерих Н.К. Дом милосердия // Русский Харбин. М.: изд-во МГУ, 1998. C. 32.
[2] Жиромская В.Б. Основные тенденции демографического развития России в XX в. М., 2012. С. 41–42.
[3] Население России в XX в.: исторические очерки. Т.1. 1900–1939 гг. М.: РОССПЭН, 2000. С. 130–131.
[4] Ленин В.И. Телеграмма Симбирскому уездному съезду Советов. 18 или 19 июля 1921 г. // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. Т. 53. М., 1965. C. 43.
[5] Агриков П.А., Башкиров А.С., Лычев И.А. Война с голодом в Поволжье в 1921–1922 гг. // История СССР. 1963. №1. С. 148.
[6] Петрова В.Т. Помощь трудящихся Томской губернии голодающему Поволжью // Сибирь и Дальний Восток в период восстановления народного хозяйства. Вып. IV. Томск: изд-во ТГУ, 1965. С. 155.
[7] О деятельности Нансена по оказанию помощи голодающим в России (1921–1922 гг.) / Публ. док. Н.П. Баринов, Б.П. Герасимов // Исторический архив. 1962. № 3. С. 57.
[8] Петров И.Б. Участие дальневосточников в оказании помощи жертвам голода 1921 г. // Съезд сведущих людей. Хабаровск, 1994. С. 186.
[9] Урядова А.В. Помощь дальневосточной эмиграции голодающим в России в 1921–1923 гг. // Вестник ДВО РАН. 2008. № 5. С.108–110.
[10] Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (РГИА ДВ). Ф. 159 (Владивостокская городская дума). Оп. 1. Д. 26. Лл. 112-128, 261-276.
[11] Петрова В.Т. Указ. соч. С. 154.
[12] Никифоров Н.М. Записки премьера ДВР. М., 1974. С. 175.
[13] Позняк Т.З. Повседневная жизнь Владивостока от Первой мировой до гражданской войны (1914–1922): очерки истории. Владивосток: Дальнаука, 2018. С. 117.
[14] Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М., 1983. С. 645–646.
[15] РГИА ДВ. Ф. Р-1029 (Амурский губернский комитет общественных организаций по оказанию помощи голодающим Советской России). Оп. 1. Д. 4. Л. 13–14. 
[16] Там же. Л. 71. 
[17] Там же. Д. 19. Л. 1. 
[18] Постановления правительства ДВР за 1921 г. [Чита, 1921]. № 94–96.
[19] РГИА ДВ. Ф. Р-623 (Лукс Карл Янович, заместитель председателя Комитета содействия народам северных окраин при Далькрайисполкоме). Оп. 1. Д. 34. Л. 84–86.
[20] Там же. Ф. 28 (Владивостокская городская управа). Оп. 1. Д. 1110. Л. 10.
[21] Постановления правительства ДВР за 1921 г. [Чита, 1921]. №219–221.
[22] Октябрь на Амуре: сб. док. Благовещенск, 1961. С. 335.
[23] РГИА ДВ. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 20. Л. 11.
[24] Там же. Ф. 28. Оп. 1. Д. 1050. Л. 1–1об.
[25] Там же. Л. 11. 
[26] Там же. Ф. Р-4349 (Дальневосточный краевой комитет по оказанию помощи голодающим Советской России). Оп. 1. Д. 2. Л. 153. 
[27] Ципкин Ю.Н. Помощь общественности Приморья и КВЖД голодающим Поволжья в 1921–1922 гг. // Азиатско-Тихоокеанский регион в глобальной политике, экономике и культуре в XXI в. Вып. 1. Хабаровск, 2002. С. 123.
[28] РГИА ДВ. Ф. Р-965 (Управляющий Приморской областью). Оп. 1. Д. 2. Л. 24–28.
[29] Абрамова К.Б. Вклад общественности Приморья в дело помощи голодающим Поволжья // Известия РГИА ДВ. Т.7. Владивосток, 2002. С. 60–61.
[30] РГИА ДВ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 26. Л. 127. 
[31] Говердовская Л.Ф. Общественно-политическая и культурная деятельность русской эмиграции в Китае в 1917–1931 гг. М.: МАДИ, 2000. С. 28.
[32] Там же. С. 85.
[33] Урядова А.В. Указ. соч. С. 109. 
[34] Ципкин Ю.Н., Орнацкая Т.А. Внешняя политика Дальневосточной республики (1920–1922). Хабаровск, 2008. C. 234–235.
[35] Горчаковский Н. Харбин о голоде // Голод. Владивосток, 1922. № 1. С. 28.
[36] РГИА ДВ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 26. Л. 263.
[37] РГИА ДВ. Ф. 28. Оп. 1. Д. 1110. Л. 85. 
[38] Там же. Л. 7. 
[39] Там же. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 20. Л. 116.
[40] Там же. Л. 116–117. 
[41] Там же. Д. 9. Л. 40.
[42] Там же. Ф. 28. Оп. 1. Д. 1110. Л. 15–15об.
[43] Там же. Л. 147–148.
[44] Там же. Л. 175.
[45] Печерица В.Ф. Восточная ветвь русской эмиграции. Владивосток: изд-во ДВГУ, 1994. С. 30.
[46] Петров И.Б. Указ. соч. С. 187.
[47] Урядова А.В. Указ. соч. С. 109.
[48] Ципкин Ю.Н. Указ. соч. С. 125.
[49] РГИА ДВ. Ф. Р-1 (Исполнительный комитет Приморского губернского Совета рабочих, крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов). Оп. 1. Д. 29. Л. 90об.
[50] РГИА ДВ. Ф. Р-4349. Оп. 1. Д. 2. Л. 1. 
[51] Боффа Д. История Советского Союза. Т. 1. М., 1994. С. 161–162.
[52] РГИА ДВ. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 1. Л. 176. 
[53] Там же. Ф. 28. Оп. 1. Д. 1110. Л. 164.
[54] Там же. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 16. Л. 1. 
[55] Там же. Ф. 28. Оп. 1. Д. 1110. Л. 160–161.
[56] Там же. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 9. Л. 125.
[57] Там же. Л. 185. 
[58] Гранин Д.А. Потерянное милосердие // Гранин Д.А. Интелегенды: статьи, выступления, эссе. СПб.: Изд-во СПбГУП, 2007. С. 459.
[59] РГИА ДВ. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 41. Л. 86об.
[60] Там же. Ф. Р-2419 (Дальневосточное телеграфное агентство ДВР). Оп. 1. Д. 73. 
[61] Там же. Ф. Р-4349. Оп. 1. Д. 2. Л. 155.
[62] Там же. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 49. Л. 2. 
[63] Ципкин Ю.Н. Указ. соч. С. 128. 
[64] РГИА ДВ. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 20. Л. 14. 
[65] Там же. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 29. Л. 14. 
[66] Там же. Л. 1. 
[67] Там же. Д. 92. Л. 264–265. 
[68] Владивосток, год 1922-й: жизнь города на страницах газеты «Голос Родины». Владивосток: РГИА ДВ, 2012. С. 81–81об.
[69] РГИА ДВ. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 7. Л. 40.
[70] Там же. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 92. Л. 256.
[71] Там же. Ф. Р-4349. Оп. 1. Д. 2. Л. 3.
[72] Там же. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 92. Л. 254–260.
[73] Там же. Д. 131. Л. 72. 
[74] Там же. Д. 204. Л. 9.
[75] Там же. Ф. Р-2422 (Дальневосточный революционный комитет). Оп. 1. Д. 169. Л. 5–7.
[76] Там же. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 41. Л. 62.
[77] Там же. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 29. Л. 73–73об.
[78] Там же. Л. 69.
[79] Там же. Ф. Р-1771 (Исполком Амурского губернского Совета рабочих, крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов). Оп. 1. Д. 3. Л. 206. 
[80] Там же. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 49. Л. 1об.
[81] Там же. Ф. Р-4349. Оп. 1. Д. 2. Л. 95, 158.
[82] Там же. Ф. Р-1. Оп. 2. Д. 18. Л. 1.
[83] Там же. Ф. Р-1029. Оп. 1. Д. 49. Л. 14об. 
[84] Там же. Ф. Р-623. Оп. 1. Д. 13. Л. 35об.–36.
[85] Там же. Ф. Р-2422. Оп. 1. Д. 41. Л. 79. 
[86] Там же. Ф. Р-4349. Оп. 1. Д. 2. Л. 2.