В фондах Бахметевского архива (Нью-Йорка, США) хранится интересный источник по истории последних месяцев жизни семьи Николая II — воспоминания Андрея Ивановича Иевреинова «Поездка в Тобольск». Автор текста происходил из потомственных дворян Курской губернии. Выбрав военную службу и двигаясь по карьерной лестнице, к 1911 г. он дослужился до чина штабс-капитана. На полях Первой мировой войны Иевреинов получил чин капитана (1915 г.), а затем и полковника (1916 г.) лейб-гвардии Егерского полка и был награжден несколькими орденами. После революции 1917 г. Иевреинов эмигрировал в Финляндию, а затем в Аргентину, где прожил до своей смерти в 1958 г.

Находящаяся в архиве машинописная копия воспоминаний датирована 1950 г. и обладает целым рядом особенностей. Воспоминания не имеют своей целью дать оценку русской революции или событиям периода Первой мировой и Гражданской войн. Автор сосредотачивается исключительно на событиях зимы-весны 1918 г. в Петрограде и Тобольске. При этом, хотя воспоминания посвящены неудачной попытке спасения последней императорской семьи, здесь нет даже упоминания об их последующей трагической гибели. Более того, в тексте нет отсылок или даже косвенных указаний на исторические реалии 1920-х — конца 1940-х гг. Возможно, речь идет о сознательным выборе автора. С другой стороны, это также может указывать на то, что воспоминания (или, по крайней мере, какие-то первоначальные наброски), возможно, были сделаны ранее 1950 г. или даже непосредственно после произошедшего. Мы предлагаем отрывок из этого текста, повествующий о путешествии автора из Петрограда в Тобольск (авторская орфография и пунктуация сохранены).

Обложка воспоминаний А.И. Иевреинова
Источник изображения: Из архива Е.М. Болтуновой

Источник изображения: Columbia University

«Воинские билеты до Перми нам взял заранее один офицер из организации Тихомирова. Хотя мы приехали на вокзал за несколько часов до отхода поезда, но оказалось, что вагоны уже переполнены и мы с трудом устроились в коридоре одного вагона. Поезд был переполнен демобилизованными солдатами и матросами… До Перми нам пришлось проехать 4 суток и только на 3-и сутки я получил место на скамейке, первые же 2 суток нам пришлось провести в коридоре, сидя на наших котомках. Солдаты вели себя очень спокойно. На станциях в буфетах, начиная от Вологды, можно было достать все за сравнительно недорогую плату. Буфеты брали с бою, но солдаты за все платили. Пищу по дороге можно было покупать у бесчисленных торговок на станциях, у которых были булки, яйца, жареные и вареные куры и всякая другая снедь. Солдаты, в особенности матросы, покупали все охотно и за все щедро платили. Как я понял из их разговоров между собой, они догадались, а может быть и узнали от солдат нашего полка, ехавших в поезде, что я и Туношенский [спутник Иевреинова — прим. авт.] — офицеры. Но, несмотря на это, никаких эксцессов и даже невежливых поступков по отношению к нам не было. Особенно революционных разговоров среди солдат, ехавших в нашем вагоне, мне тоже не пришлось слышать. Сразу обратил мое внимание один солдат, по манере говорить напоминавший мне бойного приказчика не лезущего за словом в карман, который всю дорогу вел самые контрреволюционные разговоры. Несколько раз он обращался к нам, но мы уклонялись от разговоров с ним. Оставив нас в покое, он все время продолжал разговоры с солдатами ехавшими в поезде. Мы с Туношенским решили, что это или провокатор или же специальный агитатор, посланный нарочно какой-либо монархической организацией. У него был горячий спор, который он вел очень искренно и с большим увлечением.

Источник изображения: Сайт «Офицеры Русской императорской армии»

Добравшись до Перми 11 марта, мы решили с Туношенским остановиться здесь на несколько дней, для того, чтобы ехавшие с нами солдаты все проехали бы дальше и мы могли бы не встретиться в поезде с теми из них, которые видели нас едущими из Петрограда. Затем нам надо было приобрести штатское платье и отправить или уничтожить свое военное обмундирование… Остановились мы в гостинице, предъявив свои паспорта на имя Иевских. Паспорта не вызвали ни у кого никаких сомнений и на другой день мы их получили обратно из милиции с надлежащими пометками…

Накануне отъезда из Перми ночью, в гостинице, в которой мы остановились, был повальный обыск. Милиционеры проверили наши паспорта, порылись в наших вещах, но, по счастью ничего не взяли ни из денег, ни из вещей. Военные вещи уже были отправлены нами по почте на имя вымышленного лица в Петроград. В субботу, на масленице мы выехали дальше. В Тюмень мы приехали на второй день вечером. Условия пути были лучше, мы поехали в местном поезде, в котором было свободно, совершенно не было солдат. По дороге милиционеры однажды проверяли документы и смотрели вещи, но опять по счастью ничего не взяли. Приехав в Тюмень вечером мы остановились в гостинице и сказали номерному позвать нам на утро пораньше ямщика-крестьянина той "веревочки", которая была нам рекомендована в Петрограде… "Веревочка" — это местное Сибирское выражение. Большинству едущих на лошадях не пользуются там почтовыми, а ездят на обывательских. Крестьянин одного села провозит до следующего и передает другому крестьянину — всегда одному и тому же… В 5 часов утра следующего дня к нам явился ямщик, мы с ним быстро сговорились о цене и через час он подал к крыльцу гостиницы пару лошадей, запряженных в сани, в которых мы расположились полулежа на соломе. Лошади ехали довольно быстро, день был морозный, но совершенно ясный и без ветра. Перегоны нам приходилось делать от одной остановки до другой верст по 25–30. Пока перепрягали лошадей нам давали самовар, мы пили чай и закусывали взятой нами с собой на дорогу колбасой и ветчиной. Хлеб нам давали всюду пшеничный, полубелый, причем хозяева каждый раз неизменно извинялись, что у них нет хорошего белого хлеба, т.к. в это время помол крупчатки был запрещен. В большинстве случаев хозяева, у которых мы останавливались, приглашали пить чай с нами, как это было принято там. На одной из станций, пока мы пили чай, у нас украли ящик со всеми сладостями: шоколадом, какао, всевозможными конфектами, печеньем, которое мы взяли для Наследника и Великих Княжен и который нам так счастливо удалось провезти до тех пор. К сожалению мы заметили пропажу сразу при выезде с этой станции, а обнаружили ее только проехав еще перегон.

На одном из перегонов мы были свидетелями очень интересной сцены, ярко характеризующей настроение тамошних крестьян. Надо сказать, что все деревни и села, через которые мы проезжали, поражали нас своей зажиточностью. Дома у крестьян были такие, какие раньше я видел только в уездных городах у зажиточных мещан. Очень часто дома были двухэтажные, в чистой половине помещения можно было встретить даже некоторые предметы разной городской мебели и посуды. Во всех решительно домах, в которых нам приходилось бывать и останавливаться, около образов висели портреты Их Величеств и разных духовных особ. Когда мы были в середине одного из перегонов, мы перегнали одного солдата, идущего пешком. Наш ямщик спросил у нас разрешение у подвезти его до следующей станции, сказал, что это как раз сын того крестьянина, который повезет нас дальше. Мы, понятно, выразили свое согласие, солдат сел на облучек вежливо поблагодарив нас и повел с ямщиком беседу о своих домашних. Когда мы приехали на станцию к его отцу, то он был очень радостно встречен своими родителями и сестрой. Нам сейчас же подали самовар и мы пригласили их всех пить с нами чай.

Когда умерились первые восторги их встречи, то старуха мать сказала сыну: "Как я ни рада тебя видеть, но все же все вы дезертиры. Царя продали и немцам границу открыли. Чем Вам Царь мешал. Что казенный лес не давал рубить. Да о вас же дураках думал, чтобы вам и детям вашим хватало. А велик ли оброк и какое когда видели начальство. Разве раз в год станового. А теперь вон слышно комиссары разъезжают и весь хлеб отбирают". На сына, видимо, слова матери произвели сильное впечатление и он сразу начал оправдываться, говоря, что "нет мы все время держали фронт, а это все генералы всех продали". Когда мы напились чаю, то наш хозяин сказал своему приехавшему сыну: "На тебе тулуп и валенки и вези их дальше. Тем временем мать зарежет гуся и приготовит обед, а я съезжу к куму на хутор, у него есть самогон и привезу его. Ты как раз к этому времени воротишься. Сын беспрекословно исполнил желание отца и повез нас дальше. По дороге он спросил нас были ли мы на фронте и получив отрицательный ответ, он начал нам рассказывать, как они хорошо дрались всю войну и после революции под Ригой, но и тут их генералы продали и немцы их прогнали. Также он оправдывался в измене Царю, говоря: "Мы ничего не знали".

По дороге нам пришлось проехать через село, бывшее родиной Распутина и ямщик нам указал его дома. Я видел раньше фотографию этого дома в одной из газет и тогда обратил внимание на несоответственное богатство этого дома, но при проезде через это село, я увидел что этот дом ничем не отличается от соседних домов, т.к. часто можно было встретить в больших Сибирских селах и деревнях двухэтажные дома и все были крыты тесом. Соломенных крыш мне не пришлось видеть ни одной. Ехали сравнительно быстро, т.к. мы спали в санях, то ночью мы сделали лишь остановку на два часа, с часу до трех, в виду того, что в это время был сильный мороз. Как я узнал по приезде в Тобольск в эти дни стоял мороз от 20- , но погода была тихая и это не особенно чувствовалось. На последней станции перед Тобольском мы приехали во втором часу ночи второго дня.

Источник изображения: Альбом рисунков Глеба Боткина, сына лейб-медика Евгения Боткина, которого упоминает Андрей Иевреинов (Botkin G. Lost tales: Stories for the Tsar's children. N.-Y., 1996)

Чтобы не приезжать в Тобольск среди ночи мы решили на последней станции обождать до рассвета. В 8-ом часу утра мы, наконец, начали подъезжать к Тобольску. Он был виден из дали и казался очень красивым городом, расположенным на довольно высоком берегу Иртыша, среди безбрежного моря ослепительно белого снега. Издали был виден Собор на горе, в котором покоились мощи св. Иоанна Тобольского.

Когда мы подъехали к Тобольску, то приказали везти себя на постоялый двор, рекомендованный нам еще в Петрограде. Этот постоялый двор находился в предместьи города. Хозяин его был известен, как верный человек-монархист. Постоялый двор был небольшой. В нем было только две отдельных комнаты, которые обе были заняты. Нас поместили в довольно большой комнате, в которой, кроме нас, находилось человек 8 киргизов, приехавших на базар, спавших на полу вповалку на соломе, и солдат-делегат губернского совдепа, который занимал единственную в комнате кушетку. Нам пришлось расположиться вместе с киргизами. Мы узнали, еще в Тюмени, что въезд в Тобольск запрещен для лиц, не имевших в нем определенных занятий. Хотя мы ничего не говорили хозяину постоялого двора, но он не спросил у нас паспортов, ни для чего мы приехали, вообще ни о чем нас не спрашивал.

Утром, напившись чаю, мы отправились в город разыскивать инспектора Духовной Семинарии отца Михаила, к которому нам дан был пароль… Нам без труда удалось найти его, он жил на казенной квартире при Семинарии, на горе, недалеко от Собора. Мы ему сразу сказали для какой цели мы приехали в Тобольск, сказали наш пароль… Отец Михаил… нам сказал, что в данное время все лица ближайшей свиты заключены вместе с Государем в бывшем губернаторском доме. Единственно только доктора Боткин и Деревенько находятся на свободе, им разрешена частная практика, за ними не установлено никакого решительно надзора, они беспрепятственно могут принимать и навещать больных и во всякое время дня и ночи имеют доступ к Государю Императору.

Когда наладился вопрос легализации моего пребывания в Тобольске, я начал обдумывать как мне приступить к выполнению принятой на себя задачи, доложить Государю Императору все мне порученное… я решил под видом больного обратиться к доктору Боткину».

Некролог А.И. Ивереинова в газете «Наша страна» // Наша страна. 1958. № 418 (23 января). С. 1

Автор выражает благодарность кандидату исторических наук, начальнику отдела научно-справочного аппарата Российского государственного военно-исторический архива Олегу Чистякову за помощь в поиске материалов по биографии А.И. Иевреинова. 

Екатерина Болтунова
кандидат исторических наук, профессор,
заведующий лабораторией региональной истории России ФГН (НИУ ВШЭ, Москва)

[1] Ievreinov A.I. Poezdka v Tobol'sk. Memoirs (1950) // Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture, Columbia University Rare Books and Manuscripts. BAR Gen Ms Collection. P. 1–27.
[2] Russia in the 20th Century: The Catalog of the Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture, The Rare Book and Manuscript Library, Columbia University. Boston: G.K. Hall, 1987.
[3] Болтунова Е.М. Воспоминания А.И. Иевреинова «Поездка в Тобольск»: новый источник по истории последних месяцев жизни царской семьи из фондов Бахметевского архива (Нью-Йорк, США) // Императорская семья и ее окружение. 1917–1919 гг. СПб.: ГМИ СПб., 2019. С. 13–21.
[4] Волков С.В. Генералы и штаб-офицеры русской армии. Опыт мартиролога: В 2 т. Т. 1. М.: ФИВ, 2012.
[5] Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 409. Оп. 2. Д. 29904. П/с 330-911; Ф. 2576. Оп. 2. Д. 228.
[6] Хисамутдинов А.А. Бахметьевский архив Колумбийского университета: материалы дальневосточной эмиграции // Отечественные архивы. 1999. № 6. С. 24–27.
[7] Чеботарева Т. Бахметевский архив // Большая российская энциклопедия (в 35 т.) / под ред. Ю.С. Осипова. М.: Большая российская энциклопедия, 2005. С. 122.